Где был Тютчев 14 декабря 1825 года

Пушкину перебежал дорогу заяц, — Сенатская площадь и каторга его миновала.
А Тютчеву никто дорогу не перебегал, ни заяц, ни даже граф А.И. Остерман-Толстой, дальний родственник и покровитель, пристроивший его за три года до событий чиновником к Русской миссии в Мюнхене. Узнав о намерении Тютчева съездить в Петербург, граф посоветовал ему там не задерживаться, о чем нам известно из разговора Остерман-Толстого с Д.И. Завалишиным: «Только вот что я тебе скажу: в Петербург отпущу я одного Федора (Тютчева), он не опасен, да и тому, впрочем, велел я скорее убираться к своему месту в Мюнхен».
Итак, где же был Тютчев 14 декабря 1825 года? В Петербурге. Жил в гостинице.
Летом, получив четырехмесячный отпуск, он приехал из Германии в Москву — и вот в начале декабря оказался в столице. Заметим, — без своего заболевшего дядьки Н.А.Хлопова, сопровождавшего его повсюду, на манер гриневского Савельича. И еще заметим, что время для поездки в Петербург было выбрано самое неподходящее: за несколько дней до этого умер Александр 1 и 30 ноября московское дворянство присягало в Успенском Соборе на верность новому императору Константину Павловичу.
Поселился в гостинице и уж конечно слышал 14 декабря стрельбу, — интересно, выходил в этот день на улицу или сидел в номере, зажав уши?
«Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые…» И никогда, нигде, ни разу не рассказать об этом: ни в стихах, ни в письмах. Ни в беседах — никому.
На Сенатской площади не был: не сочувствовал взглядам заговорщиков. И вообще полгода назад получил звание камер-юнкера Двора Его Императорского Величества (ему не исполнилось тогда и двадцати двух лет).
Нет, не будем торопиться с умозаключениями. Летом 1925 года М.П. Погодин записывает в дневнике: «Увидел Тютчева, приехавшего из чужих краев; говорил с ним об иностранной литературе, о политике, образе жизни тамошней и пр… — Отпустил много острот. В России канцелярии и казармы. — Все движется вокруг кнута и чина…»
Да и за границей он провел пока всего два года, — отвыкнуть от России еще не успел.
Еще одна любопытная подробность. Тот же Погодин 24 декабря приезжает из Москвы в Петербург. Позже он вспоминал: «Много страха потерпел я тогда, что в повести «Нищий» (кажется, повесть с таким названием лет через сто с лишним хотел написать Ю.Олеша, — А.К.), напечатанной в «Урании», которая должна была выйти в январе 1826 года, выставлял злоупотребления крепостного права… Кажется, я хотел задержать даже издание, но ободрен был в Петербурге Ф.И.Тютчевым, университетским товарищем, который… стоял в той же гостинице, где мы остановились по прибытии в Петербург».
И, разумеется, Тютчев хорошо знал некоторых членов тайного общества. В начале ноября 1825 года в доме Тютчевых в Москве останавливался проездом их родственник, член Северного общества, Д.И.Завалишин (это ему граф Остерман-Толстой говорил, что за Тютчева не боится!), — родственные и дружеские связи русской аристократии запутывали ситуацию и соединяли всех: и бунтовщиков, и сочувствующих, и противостоящих им — в один клубок. Между прочим, тот же Завалишин тогда же, в ноябре, познакомил Тютчева с рукописным экземпляром «Горя от ума». Известно так же, что имя Тютчева упоминается в доносе Ипполита Завалишина (брата декабриста), адресованном императору Николаю.
Как бы то ни было, 14 декабря Тютчев на Сенатскую площадь, даже из любопытства, столь ему свойственного, не пошел. И слава богу! А если бы захотел пойти взглянуть на происходящее… Боже мой, вот тут я бросаюсь к его ногам (вместо дядьки Хлопова) и умоляю не выходить из гостиницы: «Батюшка, Федор Иванович! Ничем хорошим это не кончится: всех перестреляют, переловят… Поверьте мне, вашему читателю из будущего, сидите, голубчик, дома!»
?
— Потому что мне ваши стихи дороже всех героических поступков и переворотов. Стоит жить ради того, чтобы написать «Через ливонские я проезжал поля…»